Не верилось!

Радостную весть о Победе принесли девчонки-школьницы. Они по пути в школу первыми узнали, что по радио объявили о Победе и что 9 Мая теперь станет праздничным днём. Вместе с ними мы вернулись домой: девчонки – в деревню Новая Петровка, а я с братьями, Александром и Виктором, – в Булгаковку.

В деревне сначала нам не поверили. И лишь когда стрелочник железнодорожной станции Ключики дядя Ваня Клявлин подтвердил принесённую нами весть, моя мать, заведующая деревенской начальной школой, отпустила учеников домой. Какое-то время односельчане были в оцепенении. Никто не знал, что делать. Многие плакали. Всё смешалось: радость, горе, уверенность, надежда…

Прошло немного времени, и в конце мая по железной дороге пошли вновь воинские эшелоны, но теперь уже с запада на восток – это перебрасывались войска для разгрома Японии. В августе пошли эшелоны с демобилизованными воинами.

Вернулась в деревню и моя тётя Маня (Мария Степановна), служившая в зенитной батарее.

Вагоны с возвращающимися фронтовиками были украшены плакатами, цветами, ветками деревьев и кустарников, из них доносились музыка и песни. Часто нам, пацанам, оттуда бросали фонарики, папиросы, ручки и другие вещички, которые так ценят мальчишки.

В конце года прибыл с фронта высокий, стройный танкист Петро Куряев, в аккуратной солдатской форме с множеством орденов и медалей на груди. За ним – Алексей Китаев, Иван Слыханов и другие, чудом уцелевшие воины-односельчане.

Приметы войны

Первые дни войны запомнились заплаканными глазами односельчан, провожавших на фронт близких и друзей; долгими ожиданиями на полустанке Каранголь воинских эшелонов в надежде увидеть родное лицо; вереницей санитарных поездов, которые мальчишки встречали и провожали букетами цветов на длинных палках, а также первыми эвакуированными из Москвы.

Несколько семей привезли на колхозных подводах со станции Ключики. Ездили за ними несколько раз.

И только на третий или четвёртый раз дошла очередь до нашего колхоза. Приезжих, прибывших почти без вещей, встречала вся деревня около правления. Каждая хозяйка принесла с собой что-либо из съестного.

Приезжих быстро разобрали по квартирам. Моя мать переписала всех школьников, а председатель колхоза попросил, чтобы эвакуированные вышли на уборку урожая. Через день или два они уже были в поле, причём многие даже умели жать серпом и косить… Это было кстати, так как единственный комбайн оказался без комбайнёра, а жнейки не успевали.

Обмолотить снопы сразу не получалось, и поэтому обмолот продолжался всю зиму на ледяном току цепами. Насколько я помню, до 1941 года цепами в колхозе не молотили даже в урожайном 1937 году, поскольку колхозный ток тогда располагался возле водяной мельницы, куда свозили снопы со всего поля, а молотилка работала с приводом от водяного мельничного колеса.

В июле по железной дороге с запада пошли огромные составы с какими-то машинами, металлоконструкциями, огромными колёсами с зубцами. Взрослые сокрушённо объясняли, что это эвакуируют заводы. Такие эшелоны вперемешку с санитарными поездами шли на восток днём и ночью так же часто, как и воинские эшелоны на запад, вплоть до 1943 года.

Тревога появилась, когда по железной дороге проследовал состав с необычными пассажирскими вагонами.

Москвичи сразу узнали вагоны из метро. В то же самое время стало известно об эвакуации Правительства в Куйбышев, а во второй половине октября в окружённой немцами Москве и прилегающих к ней районах было введено осадное положение.

Назло тревожным сообщениям и слухам воинские эшелоны следовали на запад днём и ночью так часто, что не всегда удавалось с ходу перейти железнодорожный переезд. «Вот силища! И откуда всё это берётся!» – с восхищением говорили старики, прошедшие за свою жизнь не одну войну.

Так «проехал» мимо семьи мой отчим Сазонов Павел Петрович, завербовавшийся незадолго перед войной на Дальний Восток. Ему повезло. На станции Ключики, когда к составу присоединялся толкач, он успел пообщаться с дежурившим в тот момент стрелочником дядей Ваней Клявлиным. Это была его последняя встреча с земляками.

Наступил ноябрь. А вместе с ним и ранняя зима со снежными заносами и сильными морозами. С тех далёких и тревожных дней остались в моей памяти названия близких к Москве городов: Крюково, Руза, Яхрома, Истра, Солнечногорск, в которых «хозяйничали» немецко-фашистские захватчики.

Эвакуированные москвичи приуныли. А тут ещё стало известно, что немцы оккупировали Курск и Симферополь, а перед этим Харьков, Калинин, Таганрог.

И вдруг произошло то, чего никто не ждал и не мог ждать в то тревожное время.

7 ноября 1941 года в честь 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции прошёл парад. День был морозный и пасмурный. Свинцовые тучи заполонили всё небо.

У нас в деревне радио не было. Ближе к полудню кто-то принёс из райцентра известие о параде на Красной площади в Москве. Эта весть была равноценна известию о победе. В деревне только и говорили о военном параде, а москвичи наперебой комментировали это событие. Несколько позже стало известно, что военные парады 7 ноября 1941 года состоялись также в Куйбышеве, прифронтовом Воронеже и Югославии.

Разгром гитлеровских захватчиков в декабре 1941 года взрослые связывали исключительно с военным парадом на Красной площади. Мир изумился характеру русских, их уверенности в победе. После разгрома немцев под Москвой большинство эвакуированных возвратились в свои московские квартиры.

Взрослая работа

В 1941 году был рекордный урожай, «больше, чем в 1937 году», когда работники нашего колхоза «Восход» получили по 7 килограммов хлеба на трудодень. Тогда заработанное зерно развозили по домам возами, и у многих возникли проблемы с его размещением. То же самое наблюдалось и у заготзерно. Если бы не эта война!..

Где-то в середине июля моя мать принесла из районо вести: «все школьники уже в этом году должны помогать взрослым убирать урожай». Когда началась уборка, мы всей школой под руководством учительницы Марии Павловны вышли в поле. Вначале убирали горох, затем чечевицу, а после собирали колосья. Убирать горох с нами «увязались» за компанию будущие первоклашки Костя Родионов, Зоя и Валя Быковы, Нюра Китаева и другие. Перед выходом в поле председатель колхоза дядя Андрей Китаев пообещал за уборку гороха помимо трудодней выдать ещё по 200 граммов мёда и слово своё сдержал.

Это была первая в моей жизни получка. А ведь мне было всего лишь девять с небольшим.

Когда дядя Семён привёз с пасеки мёд в колхозную кладовую, мы разбежались по домам за посудой. В это время взрослые были в поле, и некому было вразумить нас, что для 200 граммов нужно принести маленькую баночку, поэтому некоторые принесли для мёда даже вёдра. И смех, и горе! Многие не донесли эти 200 граммов мёда до дома – съели по дороге…

С 1942 года мы каждое военное лето заготавливали веточный корм для колхозного скота. Орудуя серпом, часто ранили себе руки.

Как-то раз я сильно порезал серпом свой палец. Кровь удалось остановить только тогда, когда эвакуированная девушка Рая Кутенкова перевязала мне рану цветной лентой, вынув её из своей длинной косы.

Находилась нам работа и во время уборки урожая. Взрослые обычно трудились днём, а нас, мальчишек и девчонок, привлекали на вторую смену, где мы подтаскивали к молотилке снопы, убирали солому, мякину и намолоченное зерно…

В самом конце августа 1941 года забрали на фронт всех здоровых мужчин, в том числе и председателя колхоза Андрея Китаева.

Односельчане были в растерянности: большая часть зерновых оставалась в поле, часть в снопах, часть на корню. Жнейки, молотилки и трактора встали. Но лишь на один день!

13-летний Боря Куряев уже на следующий день после проводов на фронт отца, Данилы Куряева, заменил его на жнейке. Помощником у него стал брат Гриша. Через год или дваБорис пересел на колёсный трактор. Здесь вместе с ним трудились и деревенские девушки: Люба Слыханова, Клавдия и Анастасия Егоровы, Евгения и Люба Родионовы и другие. Все они стали заправскими трактористами и проработали до конца войны, а Борис Данилыч – до пенсии, но уже в должности заведующего тракторной бригадой колхоза. 12-летние Лиза, Нина и Вера Егоровы и другие под руководством звеньевой Клавдии Быковой все военные годы летом пропалывали просо.

В 1942 или 1943 году начали пахать и сеять, используя коров и быков. Сбрую изготовили старики-умельцы. А вот погонщиками стали ребятишки 12-13 лет: Саша Володин, Коля Прошин, Володя Палкин, Борис Китаев и другие. Перед выездом в поле был организован весенний смотр готовности, на который пришла вся деревня.

Провожая своих сыновей-подростков на непосильную их возрасту работу, матери (я сам видел) плакали.

Николай Егоров, Валентин Логинов, Николай Родионов и другие после окончания начальной школы заменили в колхозе отцов и старших братьев, ушедших на фронт, и все военные годы на любимых лошадях пахали, сеяли, боронили, возили снопы, жито, сено, солому. Они же отвозили на государственные приёмные пункты выращенное и произведённое в колхозе отборное зерно, картофель, капусту, молоко, мясо, овечью шерсть, мёд.

Автомашины и трактора из МТС тогда, кстати, работали на чурках. В колхозе была специальная бригада, которая заготавливала их из дубовых брёвен прямо в лесу…

В самый разгар войны, когда немцы были под Сталинградом, в Барановском районе (ныне южная половина Николаевского района) начались нефтеразведочные работы. На заготовку строевого леса возле пос. Славкино для сооружения деревянных буровых вышек (тогда металлические были редкостью) были мобилизованы и из нашей деревни мужчины и женщины, а также подростки 1929 года рождения: Александр Володин, Борис Китаев и другие.

Прибыли они по окончании работ гордые и довольные. Когда они рассказывали, как их там хорошо кормили пшённой кашей с маслом, то у нас слюнки текли.

Во второй половине военного лихолетья заведующий колхозной фермой дядя Паня Быков «уговорил» мою 80-летнюю бабушку Софью Стефановну и меня заодно ухаживать за колхозными курами. Я во внеурочное время их кормил, поил, собирал яйца, убирал помёт, караулил курятник днём.

Куры ко мне так привыкли, что потом, когда после Победы курятником стала заведовать тётя Дуня Ки- таева, стали плохо нестись и никак «не слушались» новую хозяйку, а мне не давали проходу. Тётя Дуня пожаловалась председателю колхоза, и Константин Ефимович запретил мне ходить мимо курятника. Пришлось долго-долго обходить курятник стороной и сменить одежду.

На нас, на мальчишках и девчонках той поры, «лежали» ещё и обязанности по заготовке сена для домашнего скота и дров для дома, а ещё мы работали на огороде и ухаживали за домашними животными.

Кроме того, когда мы учились в начальной школе, нас «обязали» помогать взрослым по уходу за жеребятами, а девчонок – за телятами и ягнятами на колхозной ферме.

Во время войны мы, школьники, неоднократно посылали бойцам на фронт посылки, куда закладывали самодельные кисеты с табаком, связанные девчонками варежки и носки из овечьей шерсти и прочее. Адреса воинских частей нам давали на почте.

Моя мать, как и другие руководители школ, отчитывалась в районо о делах школьников, а районная газета регулярно давала репортажи – и о тех, кто хорошо работал, и о тех, кто уклонялся. Полистайте газеты тех лет...

Послевоенные горести и радости

То и дело в деревню приходили похоронки. Первой о них узнавала тётя Феня-почтальон. Хорошо помню, как летом 1942 года вели односельчанки под руки с поля убитую горем, всю в слезах тётю Варю, получившую похоронку на мужа – Быкова Фёдора Петровича. Он погиб, когда ему не исполнилось и 40 лет. Недавно его дочь Анна показала мне его красноармейскую книжку. На чудом сохранившейся фотографии он выглядит молодым, а в моей памяти он остался взрослым и солидным мужчиной.

В нашей маленькой деревушке Булгаковка погибли и не вернулись с войны 23 человека – более половины призванных в армию и более трети всех взрослых мужчин деревни. Многие из них даже не успели обзавестись невестами. Быковы Афанасий и Аксинья лишились обоих своих сыновей, а колхоз – заправского тракториста и опытного ветфельдшера. Родионова Аксинья до своей кончины была уверена, что похоронка на её любимого внука Александра пришла ошибочно, и около четверти века хранила его выходной костюм.

Первым активным участником боевых действий на фронте, который вернулся в деревню после госпиталя, как мне помнится, был Александр Китаев с медалью «За отвагу». Как мы, пацаны, ему завидовали!

Несколько позже приехал Александр Родионов с раздробленной кистью правой руки. Как бывший военный, он стал у нас в школе военруком, а осенью под его руководством мы работали в поле. Все военные и послевоенные годы вплоть до 1948-го учебный год в сельских школах начинался не с 1 сентября, а с 1 октября, и самый первый урок – с отчёта каждого о работе в колхозе. Кроме того, в середине октября наша школа закрывалась, и все классы, начиная с пятого, направлялись в соседние колхозы на уборку подсолнечника.

В годы войны мы зачитывались газетными сообщениями о подвигах наших сверстников в тылу врага: Зои Космодемьянской, молодогвардейцев Краснодона, Лёни Голикова, Вали Котика и других. И вдруг нам, подросткам из маленькой деревушки, пришлось воочию увидеть настоящих партизан. В начале 1944 года к своим родственникам в деревню прибыл после лечения в госпитале партизан Александр Субботин, а несколько позже – его мать и сестра Клавдия. В 1941 году Александр закончил 7 классов, а Клавдия – 6.

Они жили в Западной Белоруссии. Когда началась война, ушли в лес, где и попали в партизанский отряд. Александр участвовал в боевых действиях, Клавдия – в «детской разведке», а их мать, тётя Аня, готовила пищу партизанам. Александр в нашем колхозе после окончания курсов бухгалтеров устроился счётным работником в пунктах системы заготзерно.

Умер он в расцвете сил от инфаркта. Похоронен на кладбище в д. Булгаковка. Клавдия в 1954 году окончила сельхозинститут в Ташкенте, работала на опытной станции в Ленинградской области. Умерла она тоже рано – сказались военные лишения.

Закончилась война. Отгремели победные салюты. Ещё не развеялась «гарь» войны, а жители деревни Булгаковка под руководством председателя колхоза, инвалида Великой Отечественной войны Константина Ефимовича Фролова приступили к закладке яблоневого сада. Затем умельцы приспособили к водяному колесу местной мельницы электрогенератор и провели от него во все дома электричество.

В правлении колхоза установили радиоприёмник, слушать который по вечерам сходилась вся деревня. Когда в правлении стало тесно, то построили клуб.

Возвращение

Несколько лет назад я побывал в этих местах, где прошло моё детство. Они стали неузнаваемы. Я шёл туда вдоль железной дороги от станции Ключики до остановочной платформы Каранголь. И надо же! Мне не встретился и не обогнал меня ни один поезд! Односельчане сказали, что такое наблюдается со времён перестройки. Конечно, не утерпел и сходил в поле.

В годы войны, в основном вручную, на быках и чурках засевали каждый клочок земли, а сейчас почти половина полей бывшего колхоза «Восход» заросла бурьяном и молодым чернолесьем. Если так будет продолжаться и далее, то совсем скоро дубовые рощи Круглая и Попов Перелесок воссоединятся с основным лесным массивом, именуемым в народе «рукавом».

Было бы полбеды, если бы такое наблюдалось в одном селении! Видимо, мы что-то не так сделали или что-то проглядели, что-то не сохранили из того, за что погибли в годы войны в цветущем возрасте самые честные, сильные, красивые, здоровые, смелые, работящие парни и мужчины, наши отцы и старшие братья.

Прошло уже почти 65 лет, как закончилась самая страшная и изнурительная для нашего народа война. Но каждый раз, когда приходится ощущать запах жита, стерни, свежего сена или соломы, когда слышишь шум железнодорожного состава или гул самолётов, то в сознании, помимо воли, воскресает то далёкое, тяжёлое и тревожное, но поистине героическое время.

И тогда чувствуешь себя причастным к Великой Победе нашего народа над немецко-фашистскими захватчиками.

Юрий Осипов

«Мономах», 2010 г., №1(60)